«Я – манси»: история между стойбищем и городом
— Владимир Геннадьевич, давайте начнем с вас. Вы кем себя считаете?
— Я — манси. Правда, знаю на родном языке лишь пару стандартных фраз. Но я рос в период, когда собственная бабушка запрещала говорить на нем. Думали, что чем быстрее вольешься в другую культуру, тем скорее станешь там конкурентоспособным. А старшие желали нам лучшего, поэтому шли на такие шаги. И это не только у северных народов было.
Я рос в поселке Междуреченском Ханты-Мансийского автономного округа. Наш Кондинский район одним из первых попал в так называемую ассимиляционную зону. Родители мои застали жизнь на стойбище, я — нет. Мансийский они знали, но дома на нем не разговаривали. О преподавании родных языков тогда и речи не было. На мансийском мы разве что дразнилки всякие знали. Многие мои братья значились в документах как русские. Но у меня всегда везде было написано, что я манси.
— А как ощущают себя в современном мире представители коренных малочисленных народов Севера?
— Сейчас всё по-другому. После перестройки национальная политика поменялась. Быть «национальным» стало модно. Количество ханты и манси увеличилось в несколько раз. Причём записывали себя в эти ряды даже те, кто вообще никакого отношения не имел к коренным народам. А всё почему? Стали ведь льготы разные давать.
Фото из личного архива Владимира Климова
Источник: «Тюменская область сегодня»
